Напоминаю...;) А то что-то подзабыли про меня...

Пришлите, а? Тем более, что это бес-плат-но...

Получи свой Валентинр

День такой сегодня. Флешмобный (+ UPD без cut'а)

Заразили меня. И я тоже задумалась.
Я постарею.
Я ведь обязательно постарею когда-нибудь, и это "когда-нибудь" наступит уже скоро. Каких-нибудь два-три десятка лет -и пожалуйста, вот она я, старая, неинтересная жужелица...
Крашеные темные стриженые волосы, очки, фамильно проступившее еврейское в жестах, в манерах, в глазах - "таки шо ж ви мене, кинделэ, рассказиваете?"
Костюм а-ля Маргарет Тетчер, ридикюль в морщинистых лапках, брошь на отвороте пиджачка.
Вечера - в театре, на балете: если, конечно, останется еще классический балет, а не хаотичное перемещение по сцене под какофоническую музыку. Пятый ряд партера, середина; неизменная программка - причем, программка, конечно, приносится с собой в ридикюле, потому, что "зачем же покупать новую, когда дома уже есть одна и в ней все то же самое можно прочитать?"
Утром - покачивая головой и хмурясь перед студентами: "Что же вы, детка, так плохо учили теорию государства и права? Вот сначала подучите, а потом приходите на пересдачу..." - и шепоток за спиной: "Вот старая ссссука..."
В обед - аккуратно поджаренная с двух сторон котлета и бульон в чашечке. И чай. И конфета - одна, всего одна, потому, что барахлит поджелудочная железа, да и так нынче подорожали конфеты!...
И каждый вечер после балета - книга, торшер, очки на кончике фамильно удлиннившегося к старости носа, молчащий телефон на тумбочке, и три фотографии на стене: пожелтевшая, старая - черноволосый смеющийся мальчик, про которого ученики всегда спрашивают: "Это ваш внук?"; цветная - пожилые веселые старички в обнимку на диванчике, неуловимо похожие на меня оба сразу; красивая блондинка, про которую ученики даже и не спрашивают - просто молча любуются... нет-нет, детка, это не Марлен Дитрих. И не Мэрилин Монро. И даже не Грета Гарбо... ах да, я и забыла, ты же не знаешь этих артисток, они умерли еще в прошлом веке...
Это будет моя старость.
Или нет... нет, нет, нет. Не так. Не будет ни учеников, ни театра, ни броши на пиджаке. Будет полная равнодушная баба с плохо закрашенной сединой. Баба будет два раза в неделю печь Земелах, носить с рынка в сетке пучки петрушки и хлеб, гонять кошку полотенцем: "От ить зараза, опять цветок сожрала!" и вечерами шумно прихлебывать из огромной чашки чай перед телевизором.
На стене поубавится фотографий, их будет всего две. Старички в обнимку и - "Это ваш внук?"
И никто никогда не поверит, что баба сняла фотографию блондинки только тогда, когда блондинка переехала к сыну в Америку и покуривает дорогие сигары среди пляжей Калифорнии, играя с внуком в мяч...
По ночам, наверное, баба будет во сне видеть катящийся по пляжу цветной мяч и смеющиеся глаза, прищуренные от дыма сигары, а утром пить из большой литровой чашки растворимый "Пеле" и собирать большую сумку, чтобы идти на скучную работу в государственную контору.

UPD: Мне давно пора написать предисловие, чтобы не пугать своих впечатлительных друзей: Ребята! Моя буйная фантазия иной раз заводит меня в такие дебри, выход из которых только один: на кладбище. Но это вовсе не значит, что моя реальная жизнь так же бесцветна и депрессивна, как и некоторые мои посты... Отнюдь. Если бы я писала исключительно о себе и про себя, я бы сама удивилась, отчего же я еще не жду прибывающего поезда на перегоне "Москва-Крюково", уютно уложив щеку на рельсы. Нет, братцы, нет! Если бы от моего оптимизма вращались турбины, то в каждом городе нашей страны был бы маленький Лас-Вегас - по обилию и изобильности огней.
Так вот. Иной раз я люблю посмотреть на все в черном свете. Зачем? Да затем, черт побери, чтобы потом, посмотрев на реальность, отличающуюся от черной перспективы, с новой силой заорать "Bella Vista!" и подбросить в воздух чепчик.
Успокою: все будет у меня в старости совсем-совсем не так, если честно.
У меня будут мягкие сдобные щеки, фамильный мамочкин нос и папочкины глаза в лучиках морщинок от улыбки... Я буду, как моя старая еврейская бабушка, носить зимой шляпки из плотного фетра, а летом делать из прозрачной косынки ленту и повязывать ее на волосы наподобие ободка.
Да, я уверена, что буду похожа на мою бабушку - а она до конца своих дней была невероятно кокетливой, ходила на каблучках, припудривала носик и не забывала подкрасить губы перед выходом на улицу. Вокруг нее все время образовывалась группка таких же жизнерадостных старушек в шляпках и с сияющими глазами, которые именовали друг друга Милечкой... Ниночкой... Ларочкой... У меня, вероятно, будет манера беззлобно ругаться на супруга за пятна от вишневого варенья на новой скатерти и за преступно утаенную от моего бдительного ока выкуренную сигаретку... "Опять за старое? - буду ворчать я, поводя носом, - будешь ведь кашлять весь вечер! Хоть говори тебе, хоть нет - никакой разницы... нА вот, к чаю... шарлотку испекла..."
А по выходным к нам будет приходить внУчка. Она будут скакать по диванам и креслам, дрыгая ногами и спасаясь от дедовой щекотки, а потом заставит меня играть с ней в куклы - потому, что у меня очень хорошо получается говорить детским голосом.
А еще я спою ей на ночь колыбельную - вспомню старую-старую песню, которую пела мне бабушка, и напою по памяти:
"Ясные поляны,
Ночь как день светла...
Спи, моя Светлана,
Спи, как я спала..."
И еще когда-нибудь я научу ее печь шарлотку.
Может быть, она будет меня любить так же, как я любила мою бабушку.